Русский Геркулес
ЛУКИН, Дмитрий Александрович
(1770 – 19.VI.1807)
— морской офицер, капитан I ранга. Род. в Курске. По распоряжению генерал-адмирала великого князя Павла Петровича его приняли в Морской корпус. В 1785 произведен в гардемарины и до 1788 ежегодно находился в плавании в Балтийском море. В 1788 стал мичманом, а в 1790 — лейтенантом. В 1790, находясь на фрегате «Брячислав», участвовал в Красногорском и Выборгском сражениях, за которые произведен был в капитан-лейтенты. В 1799 г. за расторопность в десантной высадке на голландский берег, награжден орденом Св. Анны 3-й степени и был награжден орденом Св. Анны 3-й степени. В 1801 получил чин капитана II ранга и должность командира линейного корабля «Рафаил». В 1802 за 18 морских кампаний был награжден орденом Святого Георгия IV ст., а в 1803 за спасение севшего на мель корабля «Ретвизан» — орденом Святого Владимира IV ст. Моряки называли Л. «русским Геркулесом»: он без особого труда ломал подковы, мог держать пудовое ядро на вытянутой руке, одной рукой отрывал от палубы пушку в 7 – 8 пудов, одним пальцем вдавливал гвозди в борт судна.
С началом русско-турецкой войны 1806 – 1812 80-пушечный линейный корабль «Рафаил» под командованием капитана I ранга Л. вышел из Кронштадта и в начале февраля 1807 пришел в Адриатическое море, войдя в состав эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина. Вскоре эскадра Сенявина, а с ней и ведомый Л. корабль, вошла в Эгейском море. 19 июня 1807 русская эскадра обнаружила турецкий флот у о. Лемнос и начала сближаться с неприятелем, преграждая ему отход к Дарданеллам. Около 8 часов утра началось Афонское сражение, в котором участвовало 10 линейных кораблей, 5 фрегатов, 3 шлюпа и 2 брига турецкой эскадры с 1196 орудиями против 10 кораблей эскадры Сенявина с 754 орудиями. В половине девятого утра три группы русских кораблей парами напали на турецкие флагманы. «Рафаил» с корветом «Сильный» атаковали турецкий 120-пушечный корабль «Мессудие» под флагом капудан-паши Сеид-Али. Подойдя на пистолетный выстрел, «Рафаил» открыл огонь и заставил «Мессудие» выйти из линии турецких кораблей. Но и сам из-за повреждения такелажа не смог удержаться на курсе. «Рафаил» атаковали два вражеских корабля, готовые взять его на абордаж. Л. вызвал на палубу свою абордажную команду… Но турки, не выдержав артиллерийского огня «Рафаила», отошли. В час дня, потеряв почти треть эскадры (более 1100 убитых и 774 взятых в плен), противник беспорядочно отступил. Русская эскадра не потеряла ни одного корабля. В бою погибли 78 человек — в основном из экипажа «Рафаила». Среди павших был и Л. Император Александр I, позаботился о семье геройски погибшего капитана Л. Семье оказали материальную помощь, а сыновей Николая и Константина определили в Пажеский корпус.
Сын Л., Константин Дмитриевич, — подпоручик лейб-гвардии Конной артиллерии, в 1825 привлекался Следственной комиссией по делу о восстании декабристов, но был оправдан. Позднее — участник подавления польского восстания. Его храбрость на поле боя была отмечена золотой шпагой, а 7 II 1831 был смертельно ранен польскими повстанцами в сражении при с. Милосне у Вавра и 11.II.1831 скончался.
...Но особенно громкой славе Лукина послужили те случаи, о которых рассказали в своих воспоминаниях Свиньин и Булгарин. Опираясь на их, да и не только их, свидетельства, восстановить происходившее можно следующим образом:
…В порту британского города Чернез, куда зашел корабль «Память Евстафия», капитан-лейтенант Лукин с дюжиной матросов был отряжен на берег для приема такелажа. Уже получив такелаж и возвращаясь на корабль, моряки шли по нешироким и не слишком чистым улочкам, где небо виднелось сквозь лес мачт и частую сеть корабельных снастей. Суда были совсем рядом, казалось даже, что они вплывают прямо в эти горбатые портовые улочки и стоят между домами. Солоноватый запах моря смешивался с сосновым духом смолы, которой пропитывали канаты и смолили корпуса судов. Где-то неподалеку хриплый боцманский бас горланил слова команды, надсадно скрипел кабестан, а из соседнего трактира долетала разудалая пьяная песня. Но едва моряки прошли еще немного вперед, как все эти звуки заглушил близкий рев толпы, бешеные ругательства десятков здоровенных глоток и явственные звуки ударов. А пройдя еще сотню шагов, за поворотом Лукин и его моряки увидели, что улицу запрудили несколько десятков яростно дерущихся английских солдат и матросов. – Что здесь случилось? – спросил капитан у старичка в заношенном морском костюме, который глубокомысленно наблюдал за свалкой. – Слава богу, сэр, здесь пока ничего не случилось, – неторопливо ответил старикан, вежливо вынув изо рта прокуренную глиняную трубку. – Это просто здешние канониры сводят с моряками какие-то свои старые счеты. Если не ошибаюсь, сэр, все началось у них из-за этой смазливой Дженни из трактира «Адам и Ева». – Эй, приятели! – шагну к дерущимся Лукин. – Сделайте небольшой перерыв и передохните, а заодно дайте нам пройти!
Однако побоище продолжалось с прежним ожесточением. Одни из дерущихся не обратили на эти слова никакого внимания, другие просто не могли расслышать их. И тогда капитан, набрав полные легкие воздуха, гаркнул что было силы английскую военную команду:
– Отставить!!! Побоище мигом прекратилось: все повернулись к Лукину, и никак нельзя было сказать, что все эти распаленные дракой, пьяные и побитые лица излучали доброжелательность. Рослый моряк с багровым сабельным шрамом через весь лоб, переносицу и щеку шагнул к капитану и выкрикнул с пьяным бешенством:
– Иностранец не смеет командовать матросам Флота Его Величества! Будь я проклят, если ты не заплатишь сполна за свою наглость!
Лукин легко, словно невесомого, отшвырнул бросившегося на него дюжего пьяного горлопана так, что тот навзничь грохнулся о землю. Но тот оказался не только выносливым парнем, но и прирожденным демагогом: тотчас как ни в чем не бывало поднялся на четвереньки и продолжил свою обличительную речь, приглашая в свидетели окружающих: – На британской земле, – он ткнул здоровенным кулаком в уличную пыль словно для того, чтобы никто не перепутал, о какой именно земле идет здесь речь. – На нашей британской земле паршивые иностранцы командуют и коварно нападают на матросов Флота Его Величества! Мы не позволим! Мы проучим их! Разгоряченные дракой и ромом, обе, еще минуту назад ожесточенно дубасившие друг друга, партии грозно двинулись на капитан-лейтенанта и его людей. Однако русские моряки не только успели сложить на землю свою тяжелую ношу: бухты манильского каната, деревянные такелажные блоки, металлические крюки, но даже предусмотрительно построили кулачную «стенку». – Нестеров, Сергачев, встать по краям! – скомандовал уже немолодой, жилистый боцман, поспешно снимая с уха золотую серьгу, традиционное, но совсем уж излишнее в драке матросское украшение. Завзятые кулачники Нестеров и Сергачев тотчас выросли на флангах «стенки». Не очень-то внушительной была эта шеренга дюжины русских моряков по сравнению с бушевавшей толпой англичан. Но они, не дрогнув, так – стеной – и двинулись навстречу нападавшим. Рослый канонир с полуоторванным рукавом мундира, из которого высовывался здоровенный татуированный кулак, бросился было на Лукина, но боцман ловко перехватил его и встретил таким хлестким ударом, что сразу же сбил с ног. Еще одного кинувшегося на него моряка силач-капитан ухватил за руку и ногу, поднял над головой и швырнул в толпу англичан, сбив с ног сразу несколько человек. – Ваше благородие! – крикнул боцман. – Да не жалейте вы их: утюжьте кулаками! Я их знаю! Они на ушибы терпеливые! Но Лукин по-прежнему не бил, а действовал только бросками. Яростно кипела всеобщая драка. Звонко отдавались удары по челюстям, глухо бухали по туловищу, слышалось «кхеканье» бойцов на выдохе при ударе и висела над дерущимися отборнейшая ругань на двух языках. Русских моряков было значительно меньше, но все это были люди сильные и ловкие. Слабосильным вообще нечего было делать в парусном флоте, а к тому же Лукин всегда старался подобрать в команду силачей под стать себе. Впрочем, никак нельзя сказать, что англичане так уж заметно уступали им в силе, и все-таки лукиновская стенка все сильнее и сильнее теснила противников. Помогали старые «стеношные» навыки: наступали только всей шеренгой, не «зарывались» вперед, но и назад не пятились, тотчас приходя на выручку тому, кому становилось туго.
Через много лет А.Н. Толстой опишет такую же вот точно схватку владеющих боксом английских матросов с русскими моряками, когда «хорошие драться в одиночку англичане» тоже не выдержали натиска нашей кулачной стенки...
Вскоре британские канониры и моряки бежали, оставив «на поле боя» десяток тяжело нокаутированных и дюжины две черных матросских шляп с ленточками на тулье. – Глянь-кось, какая шляпа! – загоготал украшенный синяками и ссадинами весельчак Нестеров. – Я ее себе домой в Ряжск отвезу, а то ведь, ей-ей, никто не поверит. – А ну повесь шляпу на изгородь, – рявкнул, перебив его, боцман. – Возвернутся – возьмут. Честный бой – это тебе одно, а под линьки его подводить за то, что шляпу утерял, – это будет совсем уж другая подлость! Нестеров, тяжело вздохнув, покорно повесил свой трофей на забор, а через минуту уже снова весело и звонко звучал его голос:
– Ух и силен, вон энтот лежит! Как ткнёть в рыло, едва салазки на сторону не свернул. Ей-богу! А я правой намахнулся, а сам как дам ему с левой, так он с копыт долой и лапти врозь. – Известное дело: ты левша... Возбужденно переговариваясь и беззлобно посмеиваясь, моряки снова подняли свою тяжелую ношу и двинулись по улочке, на которой хозяева уже поспешно запирали двери и захлопывали окна своих домов, ожидая от победителей разгрома домашних очагов. А Нестеров затянул вдруг своим сильным красивым голосом:
– Было дело под Полтавой,
Дело славное, друзья.
Дрались мы тогда со шведом
Под знаменами Петра...
И хотя шли матросы с немалым грузом, все дружно, с разбойным посвистом в нужном месте подхватили старую русскую военную песню... Свой рассказ об этом событии сослуживец Лукина Свиньин завершил такими словами: «На другой день подано было на него несколько десятков просьб за увечье, и подвиг сей приумножил к нему почтение английских моряков... Имя его известно и прославляемо во всех английских приморских городах».
Однако старинный, издавна спортивный характер британцев никак не позволял смириться с мыслью, что где-то рядом есть мощный атлет, с которым ты еще не померился силами и не доказал своего почетного превосходства над ним. И вскоре Лукину доложили, что его желает видеть какой-то «статский англичанин», прибывший к сходням корабля в собственной карете. Капитан-лейтенант приказал проводить гостя в его каюту, и вот туда вошел сухонький старичок с густыми седыми бакенбардами и, сняв шелковисто лоснящийся цилиндр, вежливо представился. А затем столь же изысканно изложил цель своего визита. Дело в том, что его старый друг, местный эсквайр – лучший боксер-любитель во всей округе, и он, этот эсквайр, просит господина Лукина оказать ему честь, выйдя с ним на боксерский поединок.
– Вот еще, не было печали, да черти накачали. А пошлешь их подальше, решат, что струсил, – досадливо подумал Лукин, но ответил с той же отменной вежливостью, что он, к сожалению, никогда не обучался боксерскому искусству.
– Это не имеет никакого значения, сэр. Вы вправе использовать любую собственную методу боя. Разумеется, чтобы она не нарушала условий чистой игры: один на один и без оружия. Должен заметить, что среди уже известных вам канониров и матросов было человек десять совсем недурных боксеров, но ваша метода вполне оправдала себя, – старик, чопорно выпрямившись в кресле и положив руки на фигурный серебряный набалдашник своей трости, ждал ответа. Лукину претила эта совсем ненужная ему демонстрация своей силы, но дело складывалось так, что отказ поставил бы под сомнение его смелость не только как просто человека, но и как русского офицера. И, подавив свое раздражение, он очень спокойно произнес:
– Хорошо, сэр. Я принимаю предложение вашего друга. Но у меня при этом есть свое непременное условие. Сразу после него я хочу драться еще с тремя боксерами поочередно. Нижняя губа гостя от удивления предательски отвисла, обнаружив беззубые десны, впрочем, он очень быстро справился с собой и вскинул на Лукина золоченый лорнет:
– Прошу извинить меня, сэр, но ведь может статься, что уже после первого боя вы не сможете противостоять остальным вашим соперникам. – Ну это уже моя забота, – улыбнулся капитан. – Или я дерусь с четырьмя, или не дерусь совсем.
А на следующий день могучий капитан одолел всех своих четверых соперников. Точно выбрав момент, он ловко ухватывал их за пояс и швырял через себя, после чего ни один из них уже не смог продолжать бой. Вы, наверное, уже обратили внимание на то, что ни в одной схватке Лукин не наносил ударов своим противникам. Действительно, это был поистине удивительный, единственный в мире боксер, который опасался не кулаков противников, а своих собственных кулаков.
А вот еще одно свидетельство о необычайной силе Лукина: …
"Капитан 1 ранга Лукин, знаменитый Российский Геркулес. ...Лукин посредственного росту, широк в плечах, и грудь его твердостью похожа на каменную, и все тело необыкновенно плотно и упруго... Я сам неоднократно видел опыты чудесной силы его. Он при моих глазах большим пальцем своим …несколько гвоздей с шляпками вбивал в дубовую доску. В древние времена, конечно, Лукину были бы посвящены храмы, воздвигнуты статуи…". Свиньин пересказывает некоторые легенды о Лукине, ходившие от Петербурга до Англии, в портах которой иностранные моряки не раз испробовали на себе силу русского богатыря. Но он никогда не обижал подчиненных. "Если и будет на корабле пролита кровь, то только за Отечество”, - говорил капитан Лукин. Упоминает автор и замечательную собаку Лукина - огромного ньюфаундленда по кличке Бомс, который был обучен защищать хозяина и знал корабельные правила. В частности, вечером по звонку вместе с матросами приносил в зубах свою койку из шкафута, а утром - уносил.
Многими современниками отмечались веселый нрав Дмитрия Александровича, гостеприимство до расточительности, а также его доброе сердце и терпеливость. Но горе было тому, кто выводил его из себя. В.А.Соллогуб в своих "Воспоминаниях" и М.И.Пыляев в книге "Замечательные чудаки и оригиналы" описывают случай, произошедший во французском театре с известным "шалуном" и весельчаком Кологривовым. Он вздумал насмехаться над одним из зрителей. Уверенный, что тот не понимает по-французски, Кологривов стал, перевирая, рассказывать ему содержание пьесы. Соседи смеялись. Вдруг незнакомец спросил шутника по-французски, зачем он говорит такой вздор. Тот сконфузился: "Я не знал!" "Вы не знали, что я одной рукой могу вас поднять за шиворот и бросить в ложу к этим дамам, с которыми вы перемигивались?... Знаете, кто я? … Я - Лукин!" Кологривов обмер. Он был наслышан о легендарном силаче. Лукин повел его в буфет. Лукин заказал два стакана пунша. Пунш подали. Лукин подал стакан франту. — «Пейте». — «Не могу, не пью». — «Это немое дело». — «Пейте». — Франт захлебываясь, опорожнил свой стакан. Лукин залпом опорожнил свой и снова скомандовал два стакана пунша. Напрасно франт отнекивался и просил пощады, оба стакана были выпиты, а потом еще и еще. На каждого пришлось по восьми стаканов. Только Лукин, как ни в чем не бывало, возвратился на свое кресло, а франта мертво-пьяного подобрала полиция.
О необычайной силе Лукина рассказывает и декабрист Н.И.Лорер в "Записках декабриста". Он вспоминает, как в 1822 г. на главную гауптвахту Зимнего дворца привели лейб-кучера Илью Байкова с приказом "по воле его величества содержать под арестом… впредь до приказания". Лорер был рад побеседовать со знаменитым гостем, более 20 лет возившим Александра I по всей Европе и России. После завтрака Илья разговорился. Он был наказан за слово "знаю". Государь никогда не говорил вслух, куда надо ехать, а только кивал в ту сторону, поэтому кучеру приходилось постоянно оборачиваться. И вдруг с его языка слетело: "Знаю, ваше величество". Государь разгневался: "Кучер ничего не должен знать, кроме лошадей!" (Рассказ Лорера о лейб-кучере Байкове был впервые опубликован в 1872 г. в "Русском архиве". В примечаниях П.Бартенев писал: "Прекрасный портрет Ильи Ивановича в кучерской одежде случилось нам видеть у бывшего профессора Московского университета С.А. Рачинского".)
После обеда Илья Иванович стал рассказывать о Лукине. "Я был у моего господина и за кучера, и за камердинера, иногда и нянчил его маленькую дочь. Мой барин был небогат". Однажды по пути в Курск им пришлось остановиться на ночлег. Илья подслушал разговор лихих людей, которые задумали убить путешественников и ограбить. Но Лукин и Байков напали на разбойников первыми, изрядно их поколотили и отвезли в город. "Не будь барин так силен, мы, может быть, погибли бы". Помолчав немного, Илья Иванович рассказал о том, как "его величество императрица Мария Федоровна пригласила барина обедать в Павловск и за обедом просила, чтобы Лукин показал свою силу". Тот взял две тяжелые серебряные тарелки и свернул их в дудочку.
...Вот что писал очевидец Афонского сражения П.Свиньин. "Сколь ни славна победа наша, но она куплена огромными потерями: 80 человек убито и до 170 ранено. Но главную нашу потерю составляет капитан I ранга Лукин, убитый в самом пылу сражения ядром в грудь. Отечество лишилось в нем искусного морского офицера, мужеством и храбростью приобретшего повсюду отличное уважение. Он умер на поприще славы смертью, завидной для воина". Александр 1, говорят, не без заступничества своего кучера, позаботился о семье геройски погибшего капитана Лукина. Семье оказали материальную помощь, а сыновей Николая и Константина определили в Пажеский корпус.
...Известный писатель В.Пикуль, который посвятил Д.А.Лукину и И.И.Байкову свой рассказ "Двое из одной деревни", упоминает о прямом потомке "Российского Геркулеса" спортсмене Николае Александровиче Лукине, который был чемпионом России еще до революции и умер от голода во время ленинградской блокады.
В 1807 году в сражении с турками был убит капитан Д.А.Лукин прозванный на флоте "русским Геркулесом".
...Легендарный русский силач моряк Лукин, помимо своей геркулесовской силы, отличался тоже многими странностями. Про капитана Лукина во флоте по сейчас живы еще самые невероятные анекдоты, по большей части рисующие дух лихих моряков того времени.
...Рассказывали, что во время пребывания Лукина в Англии один англичанин заспорил с ним насчет смелости и решительности русских и англичан, он утверждал, что русский никогда не решится на то, что сделает англичанин. Попробуй, — сказал Лукин. — «Вот, например, ты не смеешь отрезать у меня носа, выразил англичанин. «Почему же нет, если ты захочешь», — отвечал Лукин». — На режь!» — воскликнул англичанин в азарте. Лукин прехладнокровно взял нож со стола, отрезал у англичанина конец носа и положил на тарелку. Рассказывали, что англичанин, старый и отважный моряк, не только не рассердился за это на Лукина, но подружился с ним и, вылечившись, приезжал навестить друга своего в Кронштадте.
...Анекдотов про Лукина было множество, но, при всем удальстве, он был добрейший человек. Император Александр Благословенный облагодетельствовал семейство Лукина, по просьбе известного своего лейб-кучера Ильи, который был прежде крепостным Лукина и тоже обладал феноменальной силой.
...Лукин был среднего роста, плотный, коренастый; при своей удивительной телесной силе, он был кроток и терпелив; даже, будучи рассержен, он никогда не давал воли своим рукам. Сила его была поразительная, но трудно было заставить его что-либо сделать; только в веселый час, и то в кругу знакомых, он иногда показывал подвиги своей силы. Например, он легко ломал подковы, мог держать пудовые ядра полчаса в распростертых руках, одним пальцем вдавливал гвоздь в корабельную стену. При такой необычайной силе был еще ловок и проворен; и беда тому, с кем бы он вздумал вступить в рукопашный бой. Подвиги в этом роде, несомненно немного преувеличенные, прославили его в Англии; там с большим старанием искали с ним знакомства, впрочем, и в России редко кто не знал капитана Лукина.
Знал ли вполне Лукин в первые годы своей молодости о той страшной силе, которой он обладал, неизвестно; но первый опыт этой силы грустно и тяжело отозвался в его доброй душе. Вскоре, по выпуске из корпуса, Лукин поздно ночью шел по Адмиралтейской площади. В то время Адмиралтейская площадь от Зимнего дворца до Сената представляла громадное пустое пространство, еле освещенное ночью чуть мелькавшими масляными фонарями. Лукин шел в шубе, левая рука была в рукаве, а правая на свободе под шубой; вдруг на него сзади нападают два человека: один схватывает его за левую руку и тащит шубу, другой уже успел её сдернуть с правого плеча; но в этот момент Лукин правой рукой наотмашку дает удар в лицо человека стащившего шубу, тот как сноп грянулся на землю; другой же, видя падение товарища, бросился бежать. Оправившись от такого неожиданного нападения, Лукин идет на адмиралтейскую гауптвахту и заявляет о случившемся караульному офицеру. Принесенный человек оказался адмиралтейским плотником; кулак Лукина буквально раздробил и своротил челюсть несчастного. Эта история тяжелым камнем легла у Лукина на душу.
...Первый опыт силы, выказанный Лукиным в Англии, в которой он пробыл два года, случился при следующих обстоятельствах. Лукин обедал в трактире; после обеда вошел он в биллиардную посмотреть на игравших. Там он спросил себе стакан пунша; отпив немного он поставил стакан на подоконник отворенного окна, а сам начал продолжать смотреть на игру. Через несколько времени он обращается к своему пуншу и находит стакан пустым. Это удивило Лукина; не говоря ни слова, он спросил себе другой стакан пунша. Отпив от него, поставил и этот стакан на то же место и, смотря на играющих, стал незаметно наблюдать и за стаканом. Не прошло нескольких минут, как к стакану подходит джентльмен и разом его осушает. Такая дерзость взволновала Лукина, но он умел себя удержать и спокойно, как будто ничего не бывало, приказывает слуге принести миску пунша, да побольше; взяв эту чашу, он подходит к выпившему его стаканы и говорит: «Вы, кажется, большой любитель пунша, не угодно ли вам выпить эту посудину. Покорно прошу». Джентльмен вошел в амбицию; все находившиеся в биллиардной, видя Лукина с чашей, подошли к нему. Лукин уже серьезно заметил: «Вы выпили два моих пунша; русские не скупы на угощение; если не выпьете теперь этой миски, то я вылью её вам на голову». При этих словах в толпе послышался недружелюбный говор, а любитель чужого пунша ответил крупной дерзостью. Тогда Лукин, недолго думая, приподнимает миску и окатывает джентльмена пуншем с ног до головы. Вся биллиардная тут разразилась бранью, и все бывшие тут англичане с киями и кулаками подступали к Лукину. Он подошел к окну и приготовился к обороне. Вдруг из окружавшей его толпы выходит человек огромного роста, плечистый, с сжатыми кулаками, готовый дать хороши бокс, но Лукин моментально предупреждает боксера; схватывает его поперек туловища, в воздухе только мелькают две ноги и боксер уже за окном. К счастью, оно не было высоко. Спровадив боксера, Лукин проворно схватывает одной рукой за ножку стоявший близ него деревянный увесистый табурет и с этим оружием становится в оборонительное положение. Англичане, озадаченные такими подвигами, невольно отступили от Лукина и вступили с ним в переговоры. Когда же объяснилось дело, то Лукин единогласно был объявлен правым. На другой день все лондонский газеты рассказывали про силу Лукина.
